Вот тут уже есть о чем говорить.

«Любовник» – анекдот, но милый и складно рассказанный. В общем, никаких особенных претензий, кроме пары пропущенных запятых.

«Прекрасный день дипломированного специалиста» – хорошо сделано переключение между монологом «специалиста» и диалогами его пленников, постепенное раскрытие ситуации. Другое дело, что сами диалоги – совершенно неестественны (особенно те, которые на грани истерики). Финал напомнил «Логику» Азимова – право же, не худший образец для подражания, но для такого рода рассказов подобные «напомнил» – серьезный минус.

«Профессиональный патриот» – хорошая идея, подкачавшее воплощение. Во-первых, опять информация от автора в устах героев. «- И потому за деньги можем профессионально любить любую страну, — закончил за него Иван». «А родина болела. Болела произволом и коррупцией, безработицей и преступностью, ксенофобией и национализмом. И именно любовь требовала не сидеть без действия, требовала что-то предпринять». «Только все они, кричащие о любви к родине, любят её как-то пассивно и не делают ничего для того, чтобы изменить в стране что-то к лучшему». Декларативность: «Здесь и сейчас её можно было призвать на любые свершения. Здесь и сейчас ей можно было навязать любую идею». «В том, что здесь сейчас происходило, было что-то неправильное». Во-вторых – в следствие этого – герои настолько слабо отличимы друг от друга, что в одном месте их перепутал сам автор («задумчиво произнёс Пашка» – а на самом деле Иван). В-третьих, возможно, стоило бы сделать более четкими (на уровне повествования или стиля) отбивки между разновременными эпизодами. Нагромождения причастий и деепричастий – разгребать без жалости. Они превращают в мешанину самые динамичные сцены. «Скандировали искренне, в унисон, с напором и надрывом, уже не ОБРАЩАЯ внимание на ПРЯЧУЩИЕСЯ за бетоном мемориального комплекса и зеленью пальм танки и на ВООРУЖЁННЫХ «калашами» солдат, ОЦЕПИВШИХ подножие монумента». «С холма, ВОЗВЫШАЮЩЕГОСЯ над ДЫМЯЩЕЙСЯ после недавних боёв Санта Кларой». А могла бы получиться по-настоящему хорошая вещь, без дураков.

«Упырь из Дукоры» – да, славно, изящно (не берусь судить об исторической достоверности, но, по крайней мере, уровень условности по всему рассказу один и тот же; разве что само слово «специалист» выбивается из стиля; да еще некоторые шероховатости: «Нежить спугнули в последний раз» – не сразу понятно, что «в прошлый раз», а не «другого не будет»). Опасности «деревенской фэнтези», тем не менее, подстерегают. «Супротив вупыря охотник потребен» – ну да, «ты, Каштанка... супротив человека ты все равно, что плотник супротив столяра» плюс неспешная мудрость кузнеца из «Формулы любви»; но там градус иронии был посильнее. Однако же: о чем рассказ? о том, что упыря поймали, а гордость предшествует падению? Быличка – быличкой, но все-таки я ждал от рассказа чего-то, кроме «А вот был такой случай».

Ну... никак. Банально. Не происходит ничего неожиданного. Хотя бы потому, что два рассказа – о разных профессиях, но совершенно об одном и том же: бунт маленького человека / маленького робота и как окружающие меняются после его (бунта) подавления.

«Машина счастья». Ох, как это опасно – писать рассказ от лица «простого рабочего парня». Все такие повествователи получаются совершенно неотличимы один от другого (пожалуй, даже вне зависимости от мастерства автора). «Так бригадиры как-то собрались, посмотрели, репы почесали (Миха потом сказал — консилиум)...» – вот-вот, и такой «перевод на интеллигентскую речь» тоже обязательно встречается, контраста ради. При том, что в целом написано довольно ровно. И все-таки – неизбежность: авторский тезис прямым текстом: «Оболванили нас дешевым пивом и паршивым образованием. Мы перестали думать, Леш, вникать. Ничего-то мы теперь сами не можем». Оформление прямой речи – мягко говоря, не всегда по Розенталю.

«Свеча горела». Не надо, не надо подсказывать читателю, сам поймет. «Запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович». «Трясущиеся от переживаний руки». Да уж не от водки трясутся... Подбор текстов, на примере которых Андрей Петрович учит Максима литературе, как по мне, довольно странный («Гомер, Мильтон и Панико... Мураками»), но есть и одна прямая ошибка: «Маркес». Преподаватель и ценитель литературы, пусть даже в будущем, должен знать, что фамилия писателя – Гарсиа Маркес. «Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис...» – как не понять! Нужно же скормить читателю информацию, а разве НФ знает более удобный формат, чем лекция? Вообще-то – знает. «Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим!» – в шараде о шахматах не должно быть слова «шахматы», в ужастике (пусть даже социальном) не должно быть слова «ужасно»: одной-двух небольшихъ сцен, посвященных пресловутой бездуховности, хватило бы (как с этим справился Брэдбери в «Фаренгейте»? очень просто). «Спрос на литературу падал – стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим» – вот зачем нужны слова «по сравнению с предыдущим»? что изменится, если их вычеркнуть? Финальный катарсис слишком банален: любой из предложенных вариантов концовки банален. Как выйти из этой плоскости привычных представлений? – а это и есть задача автора.

Прежде всего – поздравляю победителей и финалистов и приношу извинения за то, что задержался с отзывами (оценки свои я отправил Мартину и, полагаю, они учтены).

Во-вторых – уровень рассказов 2-й Фантлабораторной работы выше, чем рассказов 1-й. Очень рад и надеюсь, что дальше будет еще лучше.

Потому что ни об одном из рассказов я не могу сказать, что он понравился мне без оговорок (или с оговорками минимальными), эмоционально задел, остро заинтересовал и т.д.

Пять «пятерок», две «шестерки», четыре «семерки».

Итак:

Пять «пятерок».

Пять баллов из десяти: не дотянуто, не очень интересно или вообще не очень понятно, зачем и для чего.

«Губители сфер» – такое впечатление, что рассказ составлен из блоков, каждый из которых вызывает ощущение «дежа вю», вплоть до финала, когда спецслужбист с суровыми, но добрыми глазами отпускает несчастного правонарушителя. Стиль довольно ровный, но временами попадаются совершенно страшные фразы. «Ядреный самопал обывательского, измученного обществом мозга. К горлу подкатила тошнота омерзения». «Но в моем случае цифры стали перебежчиком в стан противника». «Я же, седея с каждой минутой, всё ждал, когда мое сознание померкнет». Обычная беда многих НФ-рассказов (особенно начинающих писателей): устройство мира или моральная дилемма проговариваются прямым текстом. Здесь читаем: «Ты работаешь на пожирателей жизни. На кукловодов. Запихали людей по сферам своим, и жируют. А ты, ищейка, следишь, чтобы их стадо послушно торчало в стойлах-конструктах и давало молоко, — зло сказал Саша». «- Что, Петюня? Думаешь, наша миссия только мечтателям реальную жизнь показывать? Она много шире, поверь мне. Мы на войне, Петюня! И мы должны в ней победить. — Одно дело придурков на землю возвращать, а другое дело убивать людей, — неожиданно серьезно произнес шут. – Ты грань вообще понимаешь?» И т.д.

«Йота». Опять же – мировоззренческие споры на рабочем месте. «– Если на Земле так хорошо, чего же тогда человечество разбежалось по галактике? – И? – От регламентов, предписаний, от лжи, догм». Психология нарочито упрощена. Как можно убедить заглавную героиню отказаться от убийства? Да очень просто: двумя репликами неотличимых персонажей: «– И вы вот так вот запросто без содрогания умертвите детей? – спросил Грицко. – Ещё удивляетесь, что я недолюбливаю геноптов! – Да, меня такой сделали. – Ерунда! – возразил Дик. – Генетическая оптимизация не способна лишить сострадания. Млекопитающим вообще свойственна забота о детях. Вы же не превратились в медузу, судя хотя бы по взорам нашего капитана». Поменяй местами «Дик» и «Грицко» – что изменится?

«Парамошка». Позади их слышен ропот: нас на бабу променял; да и всё. Фэнтези из деревенской жизни почти всегда балансирует на грани с «Инда взопрели озимые» (Логинов – исключение, ну так то Логинов). Здесь, по счастью, «озимых» нет, но рассказ подозрительно близко к ним подходит. «А как зачало солнце небо кров’янить...» «Стала подол сарафана отжимать, икры белые да тонкие, выше колен одежку подняла». Инверсии регулярные да певучесть псевдонародная – это не наш метод. И тут же красивости совсем в другом стиле: «Призрачный лунный свет сбегал по тонкой девичьей фигурке, растворяясь в мехах». И так далее. «Прополз по надобностям важный рогатый жук». Когда у Шолохова один герой говорит: «По надобностям в хутор иду» — ему справедливо отвечают: «Каки-таки надобности?». Чрезмерная любовь к эпитетам: «[с] постояННО удивлеННО-горьким взглядом». Колдопёс и колдодуб – совсем неудачные варианты: «колдуб» он был бы в живой речи (а по ходу рассказа он еще превращается в «колдодубицу», меняя пол и грамматический род). «Загрррраница не поможет!» – откуда в дерёвне взялся Остап Бендер?..

«Парис». Оно бы и неплохо – правильно задержанные объяснения, пробелы в развитии событий, которые заполняются только в финале... но стиль! «Жаркий диск солнца тут же накинулся на открытые участки кожи». «Вид за окном возбуждал». «И потратил существенную часть остатков средств». «... по подозрению в организации принудительного рабства биороботов». Особенно не удаются описания действий, быстро следующих одно за другим: «После короткого замешательства в ее васильковых глазах застыла странная улыбка». «Застенчиво приняв цветы, девушка пытливо прищурилась на Париса». Штампы того рода, о которых Ильф говорил: «Ни у кого не украдено, а не своё». К примеру: «– Что тебе надо, – холодно процедил бандит». «– Жестоко, доктор, – обреченно прошептал Парис» (два наречия в короткой фразе – перебор. «Обреченно» – неудачная попытка эмоционального воздействия на читателя. КАК он прошептал – пусть придумывает автор, но не «подсказывает» напрямую).

«Творческая профессия» – нормальная производственная история (хотя «узкая специальность» = «исчезающая специальность» = «так найдем же выход» — это, в общем-то, банально). История, переходящая в несмешной анекдот. Передать словесно оргазм планеты – задача по-своему интересная (у меня самого в одном рассказе описан секс Колумба с Америкой), но... Да, вы поняли: стиль. Стиль, который пытается быть ироничным и выразительным, но получается – совершенно беспомощным. «Свалли-Гнус без приглашения уронил необъятные телеса на стул и победно осмотрел собравшихся». «Не приспособлена для этого та перловка, что он хранит под черепом». «Узенькие мирки, что каждый из них воздвиг вокруг своей незабвенной особы...» (почему «незабвенной»? они что, все покойники?). «Ваша супер-пупер гениальность испражнилась парой шедевров?» «Они не знают ни творческих мук, ни душевных страданий» – обычный прием: проговариваем то, что не можем описать. «НежелаНИЕ скорректировать зреНИЕ» – такой должно вычищаться при первой же редактуре. Штамп на штампе: «- Вот дрянь! – с чувством воскликнул Малыш, сжимая кулаки». «- Ты что творишь? – потрясенно зашептал Мак». Что такое «изящность экватора», я спрашивать не буду. И не буду все процитированное списывать на манеру речи героя: ясно, что дело не в ней. Нет, это и не «5 из 10», это, в лучшем случае, «4».